Что скрывает снег - Юлия Михалева

- Эх, до чего же тяжко без сестры-то! Все самому приходится, коли кто из храма помогать не приходит, - где-то над головой бубнил доктор.

- Так у вас же была сестра? Такая, в теле.

- Была! Но как в том году маньчжурам помогать поехала, так и сама сгинула, от холеры-то.

- Как жаль.

- Мало того, что помощи нет, так теперь еще и фельдшер полицейский, приятель мой давний, нежданно вдруг надумал мне соперником стать.

- Это тот, что мертвецов режет?

- Именно! А теперь еще и больных лечит. Учителя - того, кому в заведеньице Фаня голову бревном проломили. И ведь вылечил, говорит!

- Не печальтесь так... Вы же уезжали, - Миллер не мог узнать второй голос, хотя он, судя по говору, принадлежал не простолюдину.

- И не думал печалиться. Тихо, не вертитесь. Сейчас будет больно.

- Аааа!

- Ну все, теперь забинтуем, и можете идти домой. Касторку не пейте! Проку в том чуть. Если станет болеть, то примите лауданум, что я вам дал. Отпустит.

Визитер горячо поблагодарил за помощь, и, судя по скрипу половиц, вышел за порог.

- Как вы, Александр Степаныч? Вижу, очнулись? - Черноконь подошел к койке, на которой лежал Миллер.

- Да, - с трудом шепнул он. Боль стала тише, но голову как будто одурманили.

- Это хорошо. Завтра, думаю, вам станет совсем худо, ну а затем, полагаю, вы двинетесь на поправку.

- Что с моей рукой?

- То, что я вам и говорил. Стремитесь сейчас не сильно о ней думать - это вам повредит.

Миллер внезапно ощутил сосущую пустоту.

- А... мое кольцо?

- Вот оно, - Черноконь указал на тумбочку. - Я его снял, так вас и дожидается.

- Что же со мной будет?

- Ничего особо плохого. Малость придется попривыкнуть, но, надеюсь, выше зараза не разойдется. Вы же - большой удачник! Ведь вы - левша? Я сразу так и понял. Должно быть, вы легко сможете вернуться к своему занятию...

Миллер тихо заплакал.

- Поверьте, я не стал бы давать таких обещаний напрасно. Например, тому учителю, что лечится у полицейского фельдшера. Бог ведает, что с ним станет! Не произведя вовремя ампутацию, этот душегубец едва не сгубил его жизнь. Мыслимое ли дело: отморожения - да спиртом?

- Это мне за грехи...

- Думается мне, иные в городе грешат куда более вашего. И ничего им не делается: все целы да невредимы. Эх, злая судьба... Но все могло выйти и куда хуже! Так, давайте-ка я дам вам морфию - а наутро вы мне непременно расскажете, как вас так угораздило.

***

- Лиза, просто скажи мне, где ты его спрятала. Отказываться совершенно нелепо: я все знаю.

Вернувшись с похорон на взводе, Романов все никак не мог прийти в спокойное расположение.

Сперва он пытался работать - но дело не шло. К тому совсем не располагала домашняя обстановка. Контора же из-за нынешнего городского события не работала.

По дому который день метались незримые молнии. Но нынче в воздухе ощущалась и вовсе неизъяснимо тягостная духота. И на исходе дня гром грянул, помимо воли Романова.

Инженер вовсе не планировал начинать эту беседу - тем более, не сегодня. Но после очередной тирады Елизаветы, в которой она не менее часа кряду выражала уверенность, что малыш похищен, его рот раскрылся сам собой и выпустил те слова, от которых ходу назад уже не имелось.

- О чем ты говоришь? - Елизавета попробовала принять обиженный вид, но глаза, ставшие совсем безумными, выдавали ее с лихвой.

Одиль не обманула. И сейчас Романов понял, насколько в душе продолжал надеялся, что прислуга, не менее чувствительная, чем жена, все же приукрасила обстоятельства, нагнав жути.

- О том, что случилось в тот день, когда здесь якобы случился пожар...

- Якобы? Да ты в своем уме, Анатоль? - чересчур пылко спросила Елизавета, указывая на почерневшую от копоти стену.

- Он не случился сам собой, как ты сказала.

- Но именно так и вышло... Эта бестолковая француженка не доглядела за решеткой, и результатом из камина выпала головешка.

- Если бы ты только не спала столь крепко после своих лекарств, Лиза, и не стремилась потом все скрыть... Кто знает, может наш сын был бы жив и сейчас. Зачем ты мне солгала?

- О боже... Анатоль, ты укоряешь меня в страшных вещах. Откуда ты все это взял?

- Мне рассказала Одиль. Не смогла молчать, несмотря на твои угрозы.

Сознание Елизаветы давно не проглядывало из тумана. Но сейчас слова мужа вызвали из-за завесы болезненно яркое пятно.

Утро... Обгоревшая обстановка... Холодно. Грязь повсюду - на платье, на полу, под ногтями.

Гувернантка вернулась, как обещала - с рассветом. И тут же, не поняв, что случилось, начала нелепо суетиться, взвизгивая со своим противным прононсом: «Пожьяр! Пожьяр!» - хотя все давным-давно догорело. Одиль схватила ведро и побежала на двор, но, выйдя, тут же его отбросила и заголосила еще громче:

- Крошка Андрэй!

Елизавета, подкравшаяся сзади, подхватила ведро и с размаху ударила прямо по аккуратно уложенной, несмотря на несомненно бурную ночь, голове. Одиль обернулась - и Елизавета без слов вцепилась ногтями ей в лицо.

Она и сама не знала, для чего это делает - по всей видимости, таким способом искал выход скопившийся ужас ночи. Той, когда она очнулась из уютного сна едва живой, задыхаясь от разрывавшего легкие дыма. Она не лгала мужу: виной всему, и в самом деле, стала головешка, которую достал, сняв плохо прикрытую решетку, шустрый ребенок.

Ковер на полу тлел медленно, но огонь, затронув входную занавеску, охватил обстановку в проходной. Елизавете повезло дважды: и когда ветер, проникавший сквозь стены, направил пламя от нее, а не к ней, и когда что-то резко разбудило ее.

Мальчик лежал на ковре. Схватив его, Елизавета выбежала на двор прямо через горевший коридор. Положила сына на снег, принялась растирать, хлопала по щекам. Но ребенок, прежде столь бойкий и подвижный, не отзывался и более не шевелил даже ручкой.

Елизавета так и оставила его на дворе.

«Надобно затушить огонь!»

Зачерпнув ведром снега, она вернулась в дом и принялась биться с пылающей обстановкой, толком не сознавая, что делает. Однако и на этот раз судьба проявила милосердие. Все, чему суждено было сгореть, уже горело, более не распространившись. Елизавета сумела погасить пламя. А потом села прямо на пол пепелища, не имея сил даже на слезы.

Так ее и застала Одиль с приходом утра.

- Мужу скажешь - убью! - пригрозила Елизавета, отпустив, наконец, избитую ошеломленную гувернантку. - Возьми тачанку и мешок. Мы свезем его в лес...